В залитой солнцем больничной палате
Старец библейский в казенном халате
С блеском ретивым в безумных зрачках
Шарик? вертит в руках.
Пахнет карболкой и клюквенным соком,
Нянечка смотрит бдительным оком
На старика, что смеясь и грустя,
Вертит игрушку свою как дитя.
А на игрушке цветной и влекущей
Горы и реки, в тропиках кущи,
Питер, Чикаго, Париж и Бейрут,
И человечки смешные снуют.
Все им не спится,?-скитальцам.
Щелкает старец скрюченным пальцем
И заклинанья бормочет под нос
Не замечая с обедом поднос.
Полночь. По койкам больные уснули.
Нянечка дрыхнет с вязаньем на стуле.
Мечется старец. Уныл его вид.
И борода как мочалка висит.
Вертится шарик в руках его дряхлых.
Спичку поднес — и войною запахло.
Плюнул — под воду ушел материк.
И как ребенок смеется старик.
Так год за годом сидит он в палате,
Старый безумец в больничном халате
Солнцем унылым сменяется мгла,
Вертится шарик в руках как юла.
А человечки беспечными стали.
Шутит над ними скучающий старец.
Метит, ласкает и давит как блох.
Что ему, если есть справка, что Бог?
